И еще Сигал. Не наскучило?

3

В игре с Корнеллом я огреб по полной.
На самом деле, я был виноват сам. Сгоряча я совершил роковую ошибку, обратившись к их центральному нападающему «долбанный кэнак*». Я откровенно оплошал, забыв, что четверо игроков в их команде были канадцами, и все, как выяснилось, отчаянными патриотами с хорошим телосложением и слухом. Физическую боль усугубляла жгучая обида, что штраф выписали только мне. Это было не рядовое удаление: пять минут за драку. Вы бы слышали, как корнеллские болельщики гнобили меня, когда об этом было объявлено! В эту чертову даль до Итаки, штат Нью-Йорк, добралось не так много гарвардских фанатов, хотя на кону стоял титул чемпиона «Лиги плюща». Пять минут! Я видел, как наш тренер рвал на себе волосы, когда я усаживался на скамейку штрафников. Джеки Фелт метнулся ко мне. И только тогда я осознал, что вся правая половина моего лица превратилась в кровавое месиво. «Господи Иисусе», - повторял он, орудуя кровоостанавливающим карандашом. «Господи Боже, Олли».
Я сидел неподвижно, слепо уставившись перед собой. Мне было стыдно смотреть на лед, где сбывались мои худшие опасения; Корнелл забил. Гиканье, рев и крики болельщиков в красных цветах. Счет сравнялся. У Корнелла появилась прекрасная возможность выиграть матч – а вместе с ним и чемпионский титул. Вот дерьмо – а ведь я отсидел только половину штрафа.
Немногочисленные гарвардцы, сидевшие вокруг коробки, угрюмо притихли. Но в тот момент болельщикам обеих команд было не до меня. К скамейке штрафников были прикованы глаза только одного из присутствовавших. Да, он был здесь. «Если совещание закончится вовремя, я постараюсь приехать в Корнелл». Среди гарвардских фанатов – но не проявляя своих чувств так же явно, как и они, конечно, - восседал Оливер Барретт III.
Через разделявшее нас ледяное пространство Старый Кремень бесстрастно и молча наблюдал, как последняя капля крови на лице его сына скрылась под пластырем. О чем он в этот момент думал, по-вашему? О том, что сын его разочаровывает – или о чем-то подобном?
«Оливер, если тебе так нравится драться, почему ты не пошел в боксеры?»
«В Эксетере нет секции бокса, Отец».
«Ну, наверное, мне не следует ходить на матчи с твоим участием».
«Вы думаете, я дерусь, чтобы привлечь Ваше внимание, Отец?»
«Ну, я же не сказал, что ты таким образом «привлекаешь мое внимание».
Но конечно, кто знает, о чем он думает на самом деле? Оливер Барретт III – это ходячий, иногда произносящий какие-то слова барельеф с горы Рашмор*. Одним словом, Кремень.
Возможно, Старик удовлетворял таким образом свое обычное тщеславие: посмотрите на меня, несмотря на то, что здесь чрезвычайно мало болельщиков из Гарварда, я все же один из них. Я, Оливер Барретт III, исключительно занятой управлением банками и все такое человек, я нашел время приехать в Корнелл на этот вшивый хоккей. Просто чудесно. (Для кого?)
Толпа взревела вновь, просто дико в этот раз. Корнелл забил еще. Они вышли вперед. А мне еще две минуты сидеть на лавке! Дэйви Джонстон, багровый от злости, катился к центру площадки. Он проехал мимо меня, почти не глядя в мою сторону. Действительно ли в его глазах стояли слезы? Хорошо, я понимаю, на кону – титул, но чтобы, Господи – слезы! Впрочем, у Дэйви, нашего капитана, был потрясающий послужной список: семь лет его команда никому не проигрывала, ни в школе, ни в колледже. Он стал легендой для первокурсников. И он был выпускником. И это была наша последняя игра с серьезным соперником.
В которой мы уступили со счетом 3:6.

После игры рентген подтвердил, что кости не сломаны, и доктор медицинских наук Ричард Сельцер наложил на мою щеку двенадцать швов. Джеки Фелт болтался по медпункту, объясняя корнеллскому терапевту, что я неправильно питаюсь, и что все можно было бы предотвратить, принимай я в достаточном количестве соляные таблетки. Сельцер не обращал на Джека внимания и давал мне суровые наставления по поводу почти разрушенного основания моей «глазной впадины» (это у них медицинская терминология такая), и внушал, что пропустить следующую игровую неделю было бы наимудрейшей вещью. Я поблагодарил его. Доктор вышел, вокруг него увивался Фелт, жаждущий продолжить разговор о правильном питании. Я был счастлив остаться один.
Я медленно помылся, стараясь не замочить поврежденную часть лица. Действие новокаина почти закончилось, но я был бы даже некоторым образом счастлив вновь почувствовать боль. Я имею в виду, разве это не я на самом деле так оплошал? Мы продули титул, прервали и нашу беспроигрышную серию (до этого гарвардцы считались непобедимыми), и серию Дэйви Джонстона тоже. В тот момент я чувствовал, что вся вина всецело лежит на мне.
В раздевалке никого не было. Вероятно, все уже были в мотеле. Я предполагал, что никто не хочет говорить со мной или видеть меня. С этим ужасным горьким привкусом во рту – а мне было так противно чувствовать этот привкус – я собрал вещи и вышел. В зимних дебрях северной части штата Нью-Йорк было не так много болельщиков из Гарварда.
- Как щека, Барретт?
- Спасибо, ничего, мистер Дженкс.
- Тебе нужен хороший кусок мяса, - произнес другой такой очень знакомый голос. Он принадлежал Оливеру Барретту III. Как это на него похоже – предлагать настолько старомодное средство, чтобы свести синяк.
- Спасибо, Отец, - сказал я. – Доктор об этом уже позаботился.
Я показал на марлевую повязку, прикрывавшую двенадцать швов Сельцера.
- Я имею в виду, твоему желудку, сын.

За ужином мы продолжили нашу серию «разговоров-ни-о-чем», которая начиналась вопросом «Как ты?» и сводилась к вопросу «Чем-то могу помочь?»
- Как ты, сын?
- Хорошо, сэр.
- Лицо болит?
- Нет, сэр.
Боль становилась адской.
- Я переговорю с Джеком Уэллсом, чтобы он осмотрел тебя в понедельник.
- В этом нет необходимости, Отец.
- Он специалист…
- Корнеллский доктор тоже не ветеринар, - сказал я, надеясь обуздать обычное снобистское восхищение моего отца специалистами, экспертами и прочей «элитой».
- Дрянь дело, - Оливер Барретт III, на первый взгляд, попытался пошутить. – Вид теперь у тебя просто зверский.
- Да, сэр, - сказал я. (Он что, ждал, что я хихикну?)
Интересно, не было ли фальшивое остроумие моего отца некоей разновидностью скрытого выговора за мои действия на льду.
- Или Вы намекаете, что я вел себя сегодня вечером, как животное?
Его реакция отразила некоторое удовольствие тем фактом, что я задал вопрос. Но он ответил просто:
- Ты же первый упомянул ветеринаров.
В этот момент я решил изучить меню.
После того, как стол был сервирован, Старый Кремень пустился в очередное подобающее случаю нравоучение, на этот раз, если я правильно помню, – а я их запоминать не стараюсь – посвященное победам и поражениям. Он отметил, что хотя мы потеряли титул (ты очень наблюдателен, Отец), но, в конце концов, в спорте более чем победа, важна сама игра. Его замечания звучали подозрительно похоже на парафраз Олимпийского принципа*, и я чувствовал, что это была только увертюра к принижению звания чемпиона «Лиги плюща». Я не был расположен скармливать ему в ответ цитаты из Олимпийской хартии, поэтому выдал положенную квоту традиционных «Да, сэр» и заткнулся.
Далее пошла привычная для нас обоих бодяга, которая крутилась вокруг любимой Старым Кремнем (но не мной) темы: мои планы.
- Скажи, Оливер, что слышно из Школы права?
- На самом деле, Отец, я еще ничего не решил насчет Школы права.
- А я просто спросил, решила ли что-нибудь Школа права насчет тебя.
Это что, вновь проявление остроумия? Должен ли я был оценить улыбкой цветистую риторику моего отца?
- Нет, сэр. Ничего не слышно.
- Я мог бы позвонить Прайсу Циммерману…
- Нет! – перебил я рефлекторно. – Пожалуйста, не надо, сэр.
- Не для того, чтобы надавить, - честно признался О. Б. III. – Просто поинтересоваться.
- Отец, я все же хочу дождаться письма, как положено. Пожалуйста.
- Да. Разумеется. Ладно.
- Спасибо, сэр.
- У меня практически нет сомнений, что тебя примут, - добавил он.
Я не знаю почему, но О. Б. III унижает меня даже тогда, когда ободряюще говорит о моих достижениях.
- Я не вполне в этом уверен, - ответил я. – Кроме того, у них нет хоккейной команды.
Не имею ни малейшего понятия, почему я так прибеднялся. Может, потому, что он был настроен совершенно противным образом.
- У тебя есть и другие достоинства, - сказал Оливер Барретт III, но не стал вдаваться в подробности. (Я сомневаюсь, что они вообще его интересовали).
Еда была столь же паршивой, как и разговор. Но если я мог предсказать несвежесть булочек даже до того, как их принесли, то я совсем не мог предсказать, какую следующую тему для обсуждения навяжет мне мой отец.
- И есть еще Корпус Мира, - заметил он совершенно неожиданно.
- Сэр? – переспросил я, не совсем уверенный, было это утверждением или вопросом.
- Я думаю, Корпус Мира – это неплохо, ты согласен? – сказал он.
- Ну, - ответил я, - это определенно лучше, чем Корпус Войны.
Мы были квиты. Я не знал, что он имел в виду, и наоборот. На этом тема исчерпана? Мы будем обсуждать другие текущие дела или правительственные программы? Нет. Я на мгновение забыл, что квинтэссенцией наших разговоров остаются мои планы.
- Я бы нисколько не возражал против твоего вступления в Корпус Мира, Оливер.
- Это взаимно, сэр, - ответил я, стараясь соответствовать его щедрости духа. Я был уверен, что Старый Кремень и до этого никогда не слушал меня, поэтому я не удивился, что он не отреагировал на мой едва заметный сарказм.
- Но твои однокашники, - продолжал он, - каково их отношение?
- Сэр?
- Чувствуют ли они, что Корпус Мира может стать делом их жизни?
Полагаю, что моему отцу было необходимо не меньше, чем рыбе вода, услышать фразу «Да, сэр».
Даже яблочный пирог был черствым.

Примерно в половине двенадцатого я проводил его до машины.
- Чем-то могу помочь, сын?
- Нет, сэр. Доброй ночи, сэр.
И он уехал.
Конечно, между Бостоном и Итакой, штат Нью-Йорк, самолеты летают, но Оливер Барретт III выбрал автомобиль. Не для того, чтобы многочасовая поездка была истолкована как проявление какого-то особого родительского рвения. Мой отец просто любит водить машину. И передвигаться быстро. В эти ночные часы из «Астон Мартина» можно выжать все. У меня нет сомнений, что Оливер Барретт III намеревался побить свой собственный рекорд на трассе Итака-Бостон, установленный годом ранее, после того, как мы разгромили Корнелл и взяли титул. Я знаю это, поскольку видел, как он засек время.
Я вернулся назад в мотель, чтобы позвонить Дженни.
Тогда меня впервые за весь вечер отпустило. Я рассказал ей все про драку (не рассказывая подробно о том, что именно привело к столкновению) и могу подтвердить, что ей это понравилось. Немногие из ее тщедушных друзей-музыкантов когда-либо наносили сами или получали такие удары.
- Так, в конце концов, ты отомстил тому парню, который зацепил тебя? – спросила она.
- Вот уж да. От души. Я размазал его по льду.
- Жаль, что я этого не видела. Может, ты побьешь кого-нибудь и в игре с Йелем, а?
- А то.
Я улыбался. Как она любит радоваться мелочам.

Примечания
* Кэнак (Canuck) – американское прозвище канадцев, особенно французского происхождения.
* Гора Рашмор (Mount Rushmore) – на склоне горы в штате Южная Дакота вырезаны в камне портреты пяти президентов США, национальный памятник.
* Олимпийский принцип – важна не победа, а участие в соревнованиях.