Эрик Сигал «История любви» XI

Эрик СИГАЛ
«История любви»

© Перевод А.В. Смирнова и Г.В. Смирновой

11

Диплом Дженни получила в среду. Всевозможные родственники из Крэнстона, Фолл Ривер – и даже тетя из Кливленда – слетелись в Кембридж поприсутствовать на церемонии. По предварительной договоренности, я не был представлен в качестве жениха, и Дженни не надела кольцо: все для того, чтобы никто не обиделся (заранее), что пропустил нашу свадьбу.
- Тетя Клара, это мой приятель Оливер, - говорила Дженни, непременно добавляя. – Он еще не закончил колледж.
Было много толчеи, перешептываний и самых разных предположений, но родственники не могли выведать ничего определенного у нас – или у Фила, который, как я догадываюсь, был счастлив избежать разговоров о браке без Божьего благословения.
В четверг я сравнялся с Дженни, получив свой диплом в Гарварде – такой же, как у нее, с отличием. Более того, я был помощником распорядителя церемонии, и в этом качестве должен был проводить выпускников на их места. Это означало, что я шел впереди даже круглых отличников, супер-пупер-умников. Я даже порывался сказать этой братии, что место во главе процессии самым решительным образом подтверждало мою теорию – час на арене Диллона стоит двух в библиотеке Вайденер. Но я сдержался. Пусть веселье все же будет всеобщим.
Не имею представления, был ли там Оливер Барретт III. Более семнадцати тысяч человек набилось во двор Гарварда на церемонию вручения дипломов, и я, конечно же, не рассматривал ряды сидящих в бинокль. Понятно, что предназначенные для родителей билеты я отдал Филу и Дженни. Конечно, как гарвардец, Старый Кремень мог прийти и сесть с выпускниками 1926-го года. Но с чего бы ему захотелось прийти? Я имею в виду – разве банки не работали?
Свадьба была в воскресенье. Соображения, по которым мы исключили присутствие родни Дженни, были продиктованы искренней заботой о них, поскольку отсутствие Отца, Сына и Святого Духа было бы слишком сильным потрясением для истинных католиков. Местом действа стал Филипс Брукс Хаус, старое здание в северной части Гарвард Ярда.
Председательствовал Тимоти Бловелт, священник Унитарной церкви. Как и следовало ожидать, здесь был Рэй Страттон, и я также пригласил Джереми Нахума, доброго друга еще со времен Эксетера, закончившего не Гарвард, а колледж в Амхерсте. Дженни позвала подругу из Бриггс Холла и – может, по сентиментальным соображениям – ту самую высокую и нелепую напарницу-библиотекаршу. И, конечно, Фила.
Я поручил Рэю Страттону позаботиться о Филе. То есть, чтобы тот чувствовал себя посвободнее. Но нельзя сказать, что и Страттон был само спокойствие! Они стояли вдвоем и выглядели ужасно напряженными, как бы молча уверяя друг друга, что вся эта «самодеятельная свадьба» (как обозвал ее Фил) окажется (как предсказывал Страттон) «невообразимым шоу ужасов». И все это только из-за того, что мы с Дженни намеревались обратиться друг к другу с несколькими словами. Все это мы видели и раньше, весной, когда одна из подружек-музыкантш Дженнифер, Мария Рэндалл, выходила замуж за будущего дизайнера Эрика Левенсона. Это было очень красивое зрелище, которое воодушевило и нас сотворить нечто подобное.
- Вы оба готовы? – спросил мистер Бловелт.
- Да, - сказал я за нас обоих.
- Друзья, - обратился мистер Бловелт к остальным. – Мы здесь, чтобы засвидетельствовать соединение двух судеб в брачном союзе. Давайте выслушаем слова, которые они выбрали, чтобы произнести в этот священный день.
Сперва – невеста. Дженни повернулась лицом ко мне и начала читать стихотворение, которое она выбрала. Оно было очень трогательным, наверное, для меня особенно, поскольку это был сонет Элизабет Барретт:
«Когда наши души, прямые и сильные, встали
Друг к другу лицом, чтобы сблизиться, соприкоснуться,
И расправили крылья, и ясным огнем засверкали
Эти крылья на сгибах своих хитроумных конструкций»…
Краем глаза я видел Фила Кавиллери, бледного, с удивленно приоткрытым ртом и широко распахнутыми от потрясения и обожания глазами. Мы дослушали, как Дженни закончила сонет, который во многом походил на молитву:
«Лучше здесь на земле мы останемся среди людей,
Презирающих дух и духовное вместе.
Где любить разрешается только единственный день
Посреди темноты и мерцающей смерти».*
Потом была моя очередь. Было довольно трудно найти поэтический отрывок, который я смог бы прочитать без смущения. То есть, я не смог бы стоять перед Дженни и декламировать вычурные фразы. Я не смог бы. Но отрывок из Песни Открытой дороги Уолта Уитмена, пусть и слишком короткий, вместил все, что я хотел сказать:
«…я даю тебе руку!
Я даю тебе мою любовь, она драгоценнее золота,
Я даю тебе себя самого раньше всяких наставлений и заповедей;
Ну, а ты отдаешь ли мне себя? Пойдешь ли вместе со мною в дорогу?
Будем ли мы с тобой неразлучными до последнего дня нашей жизни?»*
Я закончил, и в зале воцарилась благоговейная тишина. Затем Рэй Страттон передал мне кольцо, и мы с Дженни – сами – поклялись в супружеской верности, обещая любить и оберегать друг друга с этого дня и до скончания веков в горести и в радости, пока смерть не разлучит нас.
Властью, данной ему штатом Массачусетс, мистер Тимоти Бловелт объявил нас мужем и женой.

Вопреки ожиданиям, наша «вечеринка после игры» (как назвал ее Страттон) была подчеркнуто непритязательной. Мы с Дженни решительно отвергли вариант с шампанским, и поскольку нас было так мало, что мы могли поместиться за одним столиком, мы отправились пить пиво к Кронину. Как я вспоминаю, Джим Кронин выставил от себя на круг по паре бокалов, отдавая дань уважения «величайшему гарвардскому хоккеисту со времен братьев Клири».
- Черта с два, - заспорил, стуча кулаком по столу, Фил Кавиллери. – Он лучше, чем все Клири, вместе взятые.
По мнению Филиппа, думаю я (он никогда не видел, как играют в хоккей в Гарварде), как бы хорошо не катались на коньках Бобби или Билли Клири, ни один из них не заслужил руки его любимой дочери. Я имею в виду, мы все немного перебрали, но повод для этого был более чем значительным.
Я позволил Филу оплатить счет, заслужив позднее от Дженни один из редких комплиментов моей интуиции («Можешь и ты иногда быть мужчиной, Преппи»). И все под конец, когда мы провожали его на автобус, вышло все несколько неловко. Я имею в виду, что глаза были на мокром месте. У него, у Дженни, может, и у меня тоже; я не помню ничего, кроме того, что все как-то моментально расклеились.
В любом случае, после всех и всевозможных благословений он все же влез в автобус, и мы махали ему, пока тот не скрылся из виду. И только тогда ужасная правда начала доходить до меня.
- Дженни, мы наконец-то женаты!
- Да, и теперь я могу быть стервой.


Примечания
* «Сонет № 22 с португальского» Элизабет Барретт Браунинг приведен в переводе Якова Фельдмана.
* Отрывок из «Песни Открытой дороги» (или «Песни Большой дороги») приведен в переводе Корнея Чуковского.